И камни могут говорить, если они камни… Масады…
Время в пустыне идет медленно.
Оно даже не идет, а скорее, ползет…
Утром солнце появляется со стороны иорданских гор. Понежится какое-то время в подушке пушистых облаков, и только потом начинает осторожненько выглядывать из–за них.
Багровая полоса постепенно расширяется, становится ярко-багряной.
Еще немного… и из-за кромки утреннего неба выкатывается яркий шар и, увеличиваясь в размерах, из своего чрева выпускает… золотое ядро.
От него тоненький солнечный лучик опускается вниз на спящее… Мертвое море.
Он по-хозяйски скользит змейкой все дальше и дальше, оставляя позади себя свой золотой след…
И бежит уже по Иудейской пустыне, отвоевывая ее у темноты, мгновенно вскакивает на огромный скалистый утес и также быстро захватывает его в свои владения…
- Ейн хадашот альяд шемеш (нет ничего нового под солнцем), - задумчиво говорит мой новый знакомый Шлеми из Иерусалима.
Его медно-коричневое лицо от загара и прожитых лет, словно сливается с горами такого же цвета
Я смотрю на него и у меня появляется ощущение, что он, Шлеми, неразрывно связан с этой пустыней.
С этими вечно молчаливыми горами!
С крепостью Масада, на которую он, 80-летний старик, поднялся сегодня в свои 80 лет.
- Шлеми, эйзе дор ата бэ Иерушалайм (Шлеми, какое по счету твое поколение в Иерусалиме)?
- Ани дор есер, аваль има и аба, саба ве савта. Ани лозохер. Аваль гамон дорот анахну по-беИрушалайм ( Я - десятое поколение. Но мать, отец, бабушки и дедушки все из Иерусалима. И до них наша семья жила в Иерусалиме. Мы никогда не уезжали из Иерусалима.)
- А что ты знаешь про взятие римлянами Иерусалима, про падение Масады? Не то, что в книгах пишут, а то, что передавали из поколения в поколения в семье?
- А как ты думаешь, почему ежегодно в свой день рождения – уже 60 лет я поднимаюсь на Масаду? По семейной легенде среди находившихся в крепости был один из моих дальних родственников,от которого и пошел наш род. Он считал, что в крепости можно спастись, что крепость взять невозможно. Отправился сюда, как говорят, в разведку, чтобы позже прийти за семьей. Но не успел. В нашей семье передают из поколение в поколение, что один из десяти исполнителей последней воли, был именно наш дальний предок…
На стеклянном постаменте - каменные таблички с именами той десятки, которая умертвила всех, а потом один из них - оставшихся и… себя.
Кто из них дальний родственник Шлеми?
Читаем мы имена на каменных табличках:
Может, а может?
А может, среди них и не было далекого предка Шлеми?
- Хаколь яхоль льет - все может быть. Зэ ло хашув (это не важно), хашув, ше анахну ми Иерушалайм (это не важно, важно, что мы отсюда, из Иерусалима).
Кулям – аколь дорот, кулям – аколь дорот (все поколения) - шепчет про себя Шлеми.
Его медно-коричневое лицо приобрело какой-то торжественный оттенок, он словно пришел на очень важную для себя встречу.
